Posting another interview promoting the book, this time with the excellent Central Asian site Central Asian Analytical Network and the wonderful Ruslan who very kindly took time to do this interview and a podcast separately. Am posting it here in Russian as it ran.
этом эпизоде Руслан Изимов и его гость – Рафаэлло Пантуччи обсуждают, почему Китай непреднамеренно становится империей в Центральной Азии? Как будет меняться подход Пекина по продвижению инициативы Пояс и путь? Как война в Украине меняет видение Китая своей роли в Евразии? Смогут ли Москва и Пекин сохранять баланс интересов в Центральной Азии? И наконец, как странам Центральной Азии продолжать сохранять многовекторный внешнеполитический курс?
Рафаэлло Пантуччи является старшим научным сотрудником RUSI и ранее был директором по исследованиям в области международной безопасности. Он является старшим научным сотрудником Школы международных исследований им. С. Раджаратнама, Сингапур. Его исследования сосредоточены на терроризме и борьбе с терроризмом, а также на отношениях Китая с его западными соседями. В настоящее время он проводит свое время между Лондоном и Сингапуром. Дополнительную информацию о работе Рафаэлло можно найти на сайте: http://www.raffaellopantucci.com, а о его работе по Китаю и Центральной Азии: http://www.chinaincentralasia.com.
Совсем недавно была опубликована новая книга Sinostan. China’s Inadvertent Empire («Синостан: непреднамеренная империя Китая»), в которой авторы рассказывают о подъеме Китая в качестве империи на примере стратегии Пекина в Центральной Азии.
Книга является результатом 10 лет работы двух авторов: Рафаэлло Пантуччи, старшего научного сотрудника Школы международных исследований им. С. Раджаратнама (RSIS) в Сингапуре и эксперта Королевского института объединенных служб (RUSI) в Лондоне, а также Александроса Петерсена, академика, писателя и эксперта по геополитической энергетике, который трагически погиб в Кабуле в 2014 году.
Авторы книги главным образом показывают, насколько важна Центральная Азия для Китая в контексте как внутренней политики Пекина, так и его глобальных амбиций. Так, красной нитью через всю работу проходит мысль о том, что стабильная и процветающая Центральная Азия является одним из ключевых условий долгосрочной стабильности в самом беспокойном регионе Китая – Синьцзян-Уйгурском автономном районе (СУАР).
Авторы задаются вопросом – есть ли у Китая комплексная стратегия в Центральной Азии? На основе анализа они приходят к выводу о том, что Пекин имеет четкое видение и стратегию в СУАР, а политика в Центральной Азии скорее является ее логическим и географическим продолжением. Именно поэтому китайские власти вкладывают многомиллиардные инвестиции в Центральную Азию, развивают инфраструктуру, транспорт и культурно-гуманитарные связи.
Такая активная деятельность Китая в Центральной Азии, по мнению авторов книги, уже приводит к значительному изменению баланса сил в регионе. Например, ЕС и США не рассматривают Центральную Азию в качестве приоритета, и влияние Запада здесь неуклонно снижается. Особенно явным это снижение стало после вывода войск США из Афганистана.
Но влияние России и Китая в регионе, наоборот, продолжает расширяться. При этом, в отличие от России, Пекин обладает широкими финансовыми возможностями, и китайское руководство этим пользуется для того, чтобы еще больше увеличить зависимость молодых республик от Китая.
Для наращивания своего влияния в регионе Китай в равной степени использует различные механизмы, а также многосторонние и двусторонние форматы. Тем самым Пекин стремится держать под контролем процесс региональной кооперации в Центральной Азии, а также, что немаловажно, иметь возможность противодействовать устремлениям других держав в регионе. В конечном счете именно Центральная Азия становится ярким индикатором возросших глобальных амбиций Китая.
Почему Китай непреднамеренно становится империей в Центральной Азии? Как будет меняться подход Пекина по продвижению инициативы “Пояс и путь”? Как война в Украине меняет видение Китая своей роли в Евразии? Смогут ли Москва и Пекин сохранять баланс интересов в Центральной Азии или они превратятся в открытых конкурентов? И наконец, как странам Центральной Азии продолжать сохранять многовекторный внешнеполитический курс?
Эти вопросы мы обсуждаем с автором книги Рафаэлло Пантуччи.
Рафаэлло Пантуччи
Cначала позвольте мне поблагодарить вас – Руслан и Лидия – за ваше приглашение принять участие в этой беседе. Всегда приятно читать ваши материалы. Для меня это большая честь. Меня зовут Рафаэло Пантуччи. Я старший научный сотрудник аналитического центра S. Rajaratnam School of International Studies (RSIS) в Сингапуре и старший научный сотрудник Королевского института объединенных служб (RUSI) в Лондоне. Я сейчас нахожусь в Сингапуре.
Ваша книга называется “Синостан – непреднамеренная империя Китая”. Вы могли бы вкратце привести свои аргументы нашим слушателям, почему Китай непреднамеренно становится империей, по крайней мере, в Центральной Азии?
Да, предпосылка книги, которая базируется на большом объеме исследований, проведенных в Центральной Азии и Китае, а также в регионе в целом за последнее десятилетие, заключается в том, что Центральная Азия – это та часть мира, где Китай все больше становится самым значимым актором. И это происходит из-за определенной комбинации естественных и политических факторов, то есть это не обязательно результат намеренных действий Китая. Но следствием этого является то, что Китай становится очень влиятельным актором на местах. Очень важным. Но это актор, который в некотором роде не заинтересован в том, чтобы взять на себя эту роль и эту ответственность. То есть, если мы посмотрим на регион, мы увидим, что весь регион Центральной Азии все чаще сам рассматривает Китай как источник экономических возможностей. Даже как источник некоторых ограниченных решений безопасности. Как важного партнера на мировой арене. Но в то же время Китай на самом деле не очень заинтересован в том, чтобы пытаться решать какие-либо вопросы на местах внутри региона, будь то в Афганистане, будь то в Центральной Азии или в более широком регионе. То есть Центральная Азия это часть мира, где присутствует все более влиятельная сила, которая имеет очень сильное присутствие и очень важна для всех действующих лиц на местах, но это сила, которая не обязательно заинтересована в этом или намерена сознательно вовлечься в реальное решение проблем на местах, или взять на себя ответственность, связанную с тем, чтобы стать своего рода крупным экономическим партнером для большинства стран региона.
В определенной степени именно Центральная Азия является ярким индикатором возросших глобальных амбиций Китая. Как мы помним, именно здесь в Центральной Азии, в столице Казахстана в 2013 году Си Цзиньпин предложил инициативу “Один пояс один путь”. За прошедшие 9 лет инициатива прошла большой путь. В том числе, если брать регион Центральной Азии, то здесь “Один пояс – один путь” из простой инициативы переросла в действенный инфраструктурный проект. Особенно в 2015-2019 годы. Но сейчас об этой инициативе говорят не так много. С чем это связано? Это только пандемия или проблемы долговых ловушек и другие уязвимые точки инициативы влияют?
Да, спасибо. Я думаю, вы знаете, что Центральная Азия имеет решающее значение для инициативы «Пояс и путь» во многих отношениях, потому что есть причина, почему Си Цзиньпин озвучил ее в ходе своей речи в бывшей Астане и Назарбаев университете. Это было потому, что во многом то, что он описывал, когда он описывал Экономический пояс Шелкового пути, по сути, уже существовало. То есть он давал название тому, что уже происходило в Центральной Азии и Китае в течение некоторого времени. И это было своего рода признанием того, что такой подход, такого рода идея создания инфраструктуры, предоставления кредитов, попытки открыть рынки, попытки улучшить связь, на самом деле были довольно позитивным внешнеполитическим видением, которое нужно продвигать в мире. То есть, я думаю, вы видите, что Китай и Си Цзиньпин в частности, решают превратить это в свою ключевую внешнеполитическую идею.
И это своего рода глобализация подхода, который происходил в Центральной Азии, я бы сказал, уже на протяжении десятилетия. Таким образом, Центральная Азия стала тестовой площадкой для инициативы, которая затем стала глобальной. И это было своего рода видением «Пояса и пути». Но важно понимать, что «Пояс и путь» —это не столько конкретный проект, сколько общее видение. Это большая внешнеполитическая идея Си Цзиньпина. Он толкает ее в мир. И он во многих отношениях институционализировал ее как свою внешнеполитическую идею. Если вы посмотрите на конституцию китайской коммунистической партии, они теперь вставили в нее “ Пояс и путь”, а это означает, что пока он у власти, “Пояс и путь” всегда будет актуальной и никогда не исчезнет.
Но, с другой стороны, многие уже отмечают и очень правильно указывают на недавнее замедление некоторых из этих инвестиций. И я думаю, это действительно стало результатом некоторых процессов. Во-первых, пандемия явно замедлила ход событий за последние несколько лет. Вы знаете, блокировки Китая, как мы видим сейчас, очень драматичны и очень масштабны и действительно вызывают проблемы, с точки зрения попыток торговать со страной. Но на самом деле проблемы были и до этого. И проблемы на самом деле стали возникать, если вы посмотрите на годы бума инициативы «Пояс и путь», которые приходятся на 2013 по 2015 или 2016 год, когда деньги уходили во всех направлениях, компании везде инвестировали, новые проекты объявлялись повсюду. Были потрачены миллиарды и миллиарды. Но было неясно, эффективно ли они расходуются и в правильных ли направлениях.
Были вопросы – а вдруг некоторые из этих проектов будут неудачными, потеряют деньги. И когда наступил экономический спад, произошло небольшое сокращение, когда в основном китайские банки, китайские компании приостановились – или им было сказано притормозить, проверить, что они делают, убедиться, в том, что они делают проекты, которые на самом деле знают. Потому что никогда не предполагалось, что “Пояс и путь” станет грандиозным проектом международной помощи. Никогда не предполагалось, что Китай просто раздаст деньги. На самом деле речь шла о том, чтобы вывести китайские компании в мир, наладить торговые связи через внешнеполитическое видение и делать соответствующие инвестиции, чтобы способствовать этому и строить разные проекты. Но речь не шла о том, чтобы просто раздавать деньги. Вы знаете, поэтому я думаю, произошло своего рода сокращение, и я думаю, именно поэтому мы наблюдаем небольшое замедление.
И я думаю, дискуссия вокруг инициативы также утихла отчасти потому, что, знаете ли, было много шума, даже перегрева, некоторого избыточного энтузиазма. Но ключевой момент, который я бы отметил, это то, что инициатива никуда не делась. Просто до этого мы видели последовательные усилия по реализации, а сейчас Китай начал немного переформатировать ее. И теперь мы видим, как Китай говорит об инициативе глобального развития, которая, по сути, является своего рода новой артикуляцией того же самого. Но, по сути, концепция “Пояс и путь” и то видение, которое за ней стоит, я не думаю, что они исчезнут. Я думаю, что активность некоторых проектов немного замедлилась, потому что для Пекина было важным убедиться, что все это работает, а не просто разбрасываться деньгами.
Спасибо. Сейчас про инициативу “Пояс и путь” есть разные мнения. Даже есть такие оценки, что Китай может отказаться от нее. Но есть и противоположное мнение, что “Пояс и путь” — это брендовый проект самого Си Цзиньпина, и китайская сторона вряд ли откажется от него пока Си находится у власти. Как уже отметили, с одной стороны, слишком быстро она развивалась и за достаточно короткое время, последние 5-6 лет, охватила огромное количество стран Евразии и, в целом, в мире. Но если посмотреть на эту инициативу, с точки зрения последних событий, в частности война в Украине показала, что для Евразии необходима сеть альтернативных и разнообразных маршрутов. Как повлияли эти оба события на видение Китая своей роли на континенте?
Да, я думаю, что события в Украине важны для Китая. Вся концепция «Пояса и пути» заключается в нацеленности на достижение тесных связей, открытости, открытых границ, простоте ведения торговли, перемещения товаров. И тут внезапно огромная страна между Китаем и Европой – Россия – попадает под очень жесткие санкции Запада. До такой степени, что товарам становится трудно осуществлять этот транзит. Так что возникли всевозможные вопросы. С другой стороны, Украина была страной, которая на самом деле была в некотором смысле главной целью «Пояса и пути», и это была цель не только с точки зрения китайских инвестиций, во многих других областях, и Китай был крупнейшим торговым партнером Украины до конфликта. Я не знаю, каковы нынешние торговые показатели. Это страна, которая была очень важна во многих отношениях, и внезапно появился этот гигантский барьер на евразийском массиве суши. Понятно, что это вызовет проблемы для транзита, но это практические проблемы, и они преодолимы, потому что даже если транзит через Россию будет трудным, есть другие маршруты, и я думаю, они будут пробоваться. Поэтому я думаю, что хотя это проблема, но в каком-то смысле это не обязательно непреодолимый вопрос. С точки зрения Китая, более серьезный вопрос, возникающий в связи с конфликтом на Украине, — это отношения с Россией. И в некотором смысле конфликт действительно обострил ту грань отношений, где Китай и Россия считают себя союзниками в конфликте против Запада. Теперь идут реальные и ожесточенные боевые действия. И они разделяют мир на непримиримые линии – мир все больше делится на тех, кто с одной стороны, и тех, кто с другой. В части Юго-Восточной Азии, где я сейчас нахожусь, люди сильно запутаны. Возможно, есть люди, которые находятся где-то посередине, и они все еще пытаются это решить. Но когда мы смотрим на Европу, и особенно на Центральную Азию, которая окружена Китаем и Россией, то это регион, который по умолчанию ощутит на себе последствия своего рода вырезания России из западной экономической системы и последствия того, к чему это приведет в Китае. И это немного усложнит попытки Центральной Азии, давние попытки попытаться наладить связи с Западом, чтобы попытаться открыться в этом направлении. Так что я думаю, что для инициативы “Пояс и путь” все очень усложнится и придется искать обходные пути. Я думаю, одна из умных вещей в инициативе “Пояс и путь”, это то, что она никогда не была ограничена конкретными странами, она всегда оставалась совершенно открытой. И как совершенно открытая идея, она способна гибко измениться. Нет какого-то предела, за которым последует остановка или провал. Нет, она всегда может изменить курс и направление. И я думаю, что это будет именно так происходить. Но я думаю, более серьезная проблема для Центральной Азии заключается в том, что есть риск стать привязанной к региону, который все больше подвергается остракизму со стороны Запада. И надо выходить из этого и продолжать строить отношения с Западом, которые, я знаю, Центральная Азия очень хочет иметь.
Каким Вы видите будущий формат отношений между Китаем и Россией в Центральной Азии? До настоящего момента Москве и Пекину удавалось найти компромиссный вариант. Теперь ситуация в мире меняется. Россия неизбежно слабеет как экономически, так и политически. В этой ситуации будет ли Китай пытаться как-то решительно изменить статус-кво в Центральной Азии?
Я думаю, что это действительно интересный и сложный вопрос, потому что правда в том, что Китай будет продолжать двигаться в том же направлении, в котором он шел. Я думаю, в Центральной Азии Китай, по существу, ориентирован на свои собственные интересы. Я думаю, разница в некотором смысле между взглядами Китая и России на Центральную Азию, и я слышал от многих китайских экспертов, что это формулировалось на протяжении многих лет, заключается в том, что Китай смотрит на регион и видит в нем транзакционный потенциал – то есть делать что-то в обмен на что-то. Это пять стран, с которыми у Китая разные отношения по разным причинам. Есть особый угол безопасности в отношениях, потому что эти страны имеют прямую границу, потому что они беспокоятся о потенциальной оппозиции, где уйгуры вдруг будут замышлять нападение на Китай из Центральной Азии. Но в основном для Китая это всегда сделка и Россия имеет гораздо более патерналистский взгляд на регион. Она рассматривает это как регион, который был частью Советского Союза, который в некотором смысле является частью их территории. Я прекрасно понимаю, что это очень деликатный вопрос в Центральной Азии, но я боюсь, Москва, вероятно, так это и видит. То есть эти две страны относятся к региону немного по-разному. И, вы знаете, я думаю, лучший способ взглянуть на это, подумать об этом, — это посмотреть на реакцию на основные проблемы безопасности, которые имели место, и которую мы видели за последний год.. Если мы вспомним падение Кабула в середине прошлого года, вы знаете, это были не китайские силы, которые вдруг поспешили провести учения на границах Таджикистана и Узбекистана с Афганистаном. Не Китай начал торопиться с продажей оружия в регион. Вы знаете, это была Россия, это был ОДКБ. Именно Россия действительно вмешалась в ситуацию. И я думаю, это очень важно. Китай не очень заинтересован в этом. Китай, по сути, делал то, что ему нужно. Он будет строить отношения, продвигать свои интересы, но я не думаю, что он заинтересован в заполнении этой пустоты, потому что в некотором смысле я думаю, они вполне счастливы работать параллельно и вполне удовлетворены тем, чтобы просто сосредоточиться на своих конкретных интересах, а не конфликтовать с Россией. Я думаю, другой, последний элемент, который важен, с точки зрения Центральной Азии, заключается в том, что, в конце концов, и Китай, и Россия считают свой геополитический альянс более важным, чем любой другой вопрос в Центральной Азии. А это значит, что они не собираются доводить себя до столкновения в Центральной Азии, потому что не хотят подрывать глобальный Альянс, что очень важно в плане противостояния США и Западу.
В целом, долгосрочная стратегия Китая в Центральной Азии приобретает новые формы и содержание. На мой взгляд, подходы Пекина в нашем регионе менялись несколько раз, хотя цели и устремления во многом оставались прежними. Так, условно говоря, в 90-е гг. Пекин стремился обеспечить в ЦА стабильность, чтобы с ее территории не было угроз безопасности СУАР. В 2000-х основной упор китайской политики в регионе делался на использовании формата ШОС и расширении энергетического присутствия в ЦА. Позднее, в 2010-х гг., ШОС стала исчерпывать свой потенциал. К тому же наметились определенные противоречия между Китаем и Россией, поскольку Москва активизировала в регионе собственные интеграционные структуры (Таможенный союз, ЕАЭС). Все это не давало в рамках того же ШОС реализовывать новые проекты. Как следствие в 2013 г. появилась инициатива “Пояс и путь”. Она давала возможность перевести отношения со странами ЦА с многостороннего на двусторонний формат. Однако позднее на фоне катастрофических последствий пандемии коронавируса “Пояс и путь” стал терять свои конкурентные преимущества. Но Пекин пока не готов отказаться от “Пояса и пути” и даже ШОС, считая их собственными имиджевыми проектами. В то же время Китай сегодня активно использует региональный формат С+С5 (Китай + Центральная Азия). Тем самым Пекин стремится держать под контролем процесс региональной кооперации в Центральной Азии, а также, что немаловажно, иметь возможность противодействовать устремлениям других держав в регионе. Как Вы считаете, как будет меняться политика Китая в регионе в краткосрочной перспективе? В чем интересы Китая в Центральной Азии касательно ее интеграции?
Для начала я хотел бы отметить такой интересный факт. Если вы вернетесь и посмотрите на 1994 год, когда Ли Пэн совершил свой первый грандиозный тур по региону, он посетил все столицы, кроме Душанбе. Потому что там, конечно, в то время шла гражданская война, и это было довольно опасно. Но он побывал во всех других столицах. Что интересно, его визит тогда включал такие пункты, как беспокойство об угрозах безопасности со стороны уйгурских диссидентов, которых они тогда называли сепаратистами, и строительство нового Шелкового пути, и налаживание связей региона с остальным миром. На самом деле речь шла об импорте энергетических ресурсов региона в Китай и даже о доставке энергоресурсов по всему Китаю. Но это в основном в 1994 году: двумя главными пунктами были осуществление нового Шелкового пути и проблема безопасности. До сих пор эти два пункта являются главенствующими. Но что изменилось, так это точная артикуляция вокруг них в рамках Шанхайской организации сотрудничества и более позднего формата C5+1 и многими другими структурами. То есть ключевой момент, который я хотел бы отметить, это то, что Китай никогда не делал что-то многосторонним способом. Так что я думаю, опасно думать, что Китай имеет и применяет какой-то региональный подход. Правда состоит в том, что это не так. Они действуют на всех фронтах одновременно. Если мы посмотрим на встречи ШОС, когда бы они ни происходили, как правило, есть большая встреча, на которой встречаются лидеры или министры иностранных дел, или кто-то еще, в своего рода большом многостороннем формате. Но также они всегда имеют ряд двусторонних встреч после этого саммита или в то же время. И я часто слышал, что именно на двусторонних встречах совершалось много сделок. То есть Китай действует на всех уровнях одновременно. И я думаю, они продолжат это делать, поскольку китайская система довольно громоздкая. И я думаю, подход будет заключаться в том, чтобы продолжать взаимодействовать по всем направлениям. Я думаю, формат «пять плюс один» — это интересный формат, на котором стоит сосредоточиться, потому что он явно направлен на противодействие Соединенным Штатам. На самом деле, я думаю, китайцев не очень беспокоит российское влияние в регионе, потому что вообще говоря, я думаю, китайцы и русские имеют взаимное согласие по тому, чего они хотят от Центральной Азии, которая, по сути, является регионом, который не экспортирует им проблемы, который стабилен и с которым они могут торговать. И это в основном то, что они хотят. Пока Центральная Азия не создаст им проблем, их это, в принципе, устраивает. И, вы знаете, я думаю, российский подход к этому гораздо более, как я уже сказал, направленный вперед, контролирующий, в то время как китайский подход немного ограничен и даже ситуативен – давайте просто будем заниматься и делать что-то. Но в основном эти подходы не расходятся. Так что на самом деле, нет, я не думаю, что вижу большую конкуренцию между ними двумя, но я вижу конкуренцию с Соединенными Штатами. И я думаю, что формат «пять плюс один» был очень четким эхом американского формата «пять плюс один» и попыткой Китая показать, что мы взаимодействуем с регионом так же, как и они. И это, я думаю, говорит о большой проблеме, которую мы увидим в дальнейшем в китайской политике в отношении Центральной Азии. В частности, я думаю, вы будете продолжать видеть постепенную попытку, по сути, продолжать ограничивать роль США в регионе. И я думаю, что это будет своего рода движущей силой. Другими целями будет постоянное стремление к тому, чтобы регион оставался стабильным, хорошим торговым партнером, в частности, хорошим экономическим партнером для Синьцзяна. Кроме того, я думаю, они будут продолжать беспокоиться об угрозах безопасности и угрозах безопасности со стороны уйгуров-диссидентов, уйгурских боевиков, которые могут организовать заговор в регионе, чтобы напасть на Китай. То есть они все больше беспокоятся о безопасности, потому что в регионе растет число негосударственных групп или националистов. И это, я думаю, распространяется на Пакистан, Афганистан, но также и на Центральную Азию. Они все чаще рассматривают Китай как большую имперскую державу, которой они не очень довольны, и протестуют против нее, и которые начинают выражать себя с помощью насилия. Поэтому я думаю, изменения, которые вы увидите в политике Китая в будущем, связаны с растущим желанием попытаться заморозить активность Соединенных Штатов в регионе. Я думаю, вы увидите растущую озабоченность нетрадиционными угрозами безопасности, связанными с уйгурскими боевиками. Эта застарелая проблема. И конечно, Китай будет стараться способствовать экономическому процветанию с целью стабилизировать регион, но также стабилизировать и сделать процветающим Синьцзян.
Спасибо. Если мы продолжаем Вашу мысль о том, что главным противником в Центральной Азии Китай видит США, при этом все еще находит какие-то компромиссные модели сосуществования и сотрудничества с Россией, то как быть нам, странам Центрлаьной Азии? Для нас, например, те же США – это один из важнейших балансиров для того, чтобы сохранить мультивекторную внешнюю политику. Но с каждым годом сохранять этот баланс становится все сложнее, потому что, с одной стороны, у нас есть многосторонние структуры, о которых мы сегодня упоминали, – это и ЕАЭС, ШОС, ОДКБ, несколько форматов 5+1. Они помогают нам воплощать многовекторный курс. Но, с другой стороны, эти структуры все сильнее тянут нас в противоположные стороны. Как Вы думаете в качестве специалиста, который находится за пределами региона, как странам Центральной Азии дальше проводить внешнеполитический курс? То есть какой могла бы быть оптимальная внешнеполитическая стратегия стран ЦА?
Я думаю, это действительно трудная проблема, потому что Центральная Азия фактически оказалась в тупике. География говорит, что Центральная Азия находится между всеми этими странами и как бы в центре политики великих держав. И, вы знаете, две великие державы, расположенные по обе стороны от Центральной Азии – Россия и Китай – как вы правильно заметили, в некотором роде находятся в согласии друг с другом и, в основном, сосредоточены на своем конфликте с Западом. И многовекторный подход, который Центральная Азия пытается использовать или использует, очень трудно реализовать в этом контексте. Но я думаю, интересно посмотреть, как Центральная Азия реагирует на то, что происходит с Россией в Украине. Понятно, что есть определенное недовольство, и это было сформулировано некоторыми довольно высокопоставленными чиновниками и было очевидно в некоторых сигналах. Отрадно было увидеть гуманитарную помощь, которую люди в регионе посылали украинцам, и некоторое осуждение того, что сделали русские. Это очень позитивно, и это действительно видят, я думаю, в Вашингтоне и в некоторых частях Европы. И я думаю, в некотором смысле, главное, что нужно сделать, — это продолжать демонстрировать этот уровень независимости и продолжать формулировать это, несмотря на существующее давление. Думаю, никто на Западе не ожидает, что регион должен прекратить отношения с Китаем и Россией. Понятно, что это невозможно. Только общая география связывает вас с регионом, и это нормально. Но речь идет о том, как вы прокладываете для себя своего рода независимый путь. И я думаю, что регион Центральной Азии в состоянии сделать это и сформулировать свои опасения, например, в отношении России и Китая. И конкретно в случае с Китаем, я думаю, если страны региона могли бы немного больше говорить о том, что происходит в Синьцзяне, пытаясь сделать немного больше, может быть, чтобы помочь людям в Синьцзяне или, по крайней мере, выразить обеспокоенность этим китайскому правительству, это было бы воспринято очень позитивно сейчас. Это позволило бы осуществлять такую многовекторность гораздо более гладко. И Запад может попытаться теснее взаимодействовать с регионом и помочь ему реализовать многовекторный подход. Вы знаете, я думаю, на западе есть люди, которые признают, что это происходит. Я думаю, Соединенные Штаты, в частности, в последнее время пытались что-то сделать, и это довольно интересно. Но в некотором смысле действительно важно, чтобы регион продолжал демонстрировать свою независимость в некотором роде. И при этом, как я уже сказал, не должно быть конфликта с Россией или Китаем. Но формулируя независимость, регион может осуществлять многовекторность так, чтобы иметь крепкие отношения, в принципе, не только со всеми региональными державами, но и с внешними, что опять-таки будет укреплять позиции и внутри региона.
Спасибо большое за беседу.
С нами был Рафаэлло Пантуччи, старший научный сотрудник Школы международных исследований им. С. Раджаратнама (RSIS) в Сингапуре и эксперт Королевского института объединенных служб (RUSI) в Лондоне.
Collective Security Treaty Organization peacekeepers are on guard in Almaty on Jan. 11: It was Russian soldiers who were called on by Kazakhstan to help stabilize the country. (Handout photo from Russian Defense Ministry Press Service) © AP
Raffaello Pantucci 